В 1817 году "великий утопист" (по определению Энгельса) Анри Сен-Симон в " Письме Американцу" послал за океан свой выстраданный "вопль": " Народу мало любить свободу, чтобы быть свободным, - ему, прежде всего, необходимо познание свободы. Старые идеи одряхлели и не могут помолодеть, нам нужны новые! "
На протяжении полутора веков для каждого обывателя Старого Света существовала своя Великая Американская Утопия, в самых радужных снах являвшаяся сказочной страной неограниченных возможностей. Великая Американская Мечта будоражила фантазию американцев. Прошло полтора столетия, прежде чем старые идеи одряхлели до такой степени, что новые не могли не появиться. Великая Утопия перестала привлекать европейцев, а Великая Мечта трансформировалась до неузнаваемости, превратившись для многих в Страшный Сон.
"Нужно, чтобы мир заполнили странники с рюкзаками, отказывающиеся подчиняться всеобщему требованию потребления продукции, по которому люди должны работать ради привилегии потреблять все это барахло, которое им на самом деле вовсе ни к чему... Передо мной встает грандиозное видение рюкзачной революции, тысячи и даже миллионы молодых американцев путешествуют с рюкзаками за спиной, взбираются в горы, пишут стихи, которые приходят им в голову, потому что они добры и, совершая странные поступки, они поддерживают ощущение вечной свободы у каждого, у всех живых существ..." - Джек Керуак был первым писателем, сформулировавшим и провозгласившим те идеи, которые сразу же были взяты на вооружение самым революционным поколением Америки ХХ столетия, "разбитым поколением", битниками.
"Битничество началось где-то в 1944-45 годах, когда встретились Джек Керуак, Уильям Берроуз, я и еще некоторые из наших друзей, которых мы знаем до сих пор, - вспоминает Аллен Гинзберг. - Берроуз тогда уже писал, Керуак уже был поэтом и писателем, автором нескольких книг, мы были молоды. В течение нескольких последующих лет мы экспериментировали с такими понятиями как "дружба", "чувство общности", "новое видение", "новое сознание". Начало пятидесятых - поворотный пункт, когда все личные мысли становились общественными, а с 1945 -года - духовное освобождение, потом освобождение слова от цензуры в 1950-55 гг. В 1955-62 слово идет к читателю".
Таковы основные даты славной и героической истории битников.
Родиной "поколения разбитых" стала Калифорния, самая благодатная часть Америки, давшая миру спустя два десятилетия Джими Хендрикса и Дженис Джоплин, " Grateful Dead", "Jefferson Airplane" и психоделический рок, ставшая местом съемок самого культового фильма сумасшедших 70-х - "Забриски Пойнт" Микеланджело Антониони. Сан-Франциско еще не превратился в гомосексуальную Мекку, где W.A.S.P. находятся в явном меньшинстве. Еще далеко было до "времен Харви Милка", первого в Америке "голубого" мэра, убитого сразу же после избрания на этот пост. Но уже тогда Сан-Франциско превратился в культурную столицу Тихоокеанского побережья Соединенных Штатов.
В 1953 году начинающий поэт Лоуренс Ферлингетти начал издавать небольшой журнальчик под названием "City Lights"("Огни большого города", аллюзия на знаменитый фильм Чаплина), а через два года на Коламбус, центральной улице Сан-Франциско при издательстве был открыт одноименный книжный магазин, где и стали продаваться первые книги битников, самые знаменитые из которых - сборник прозаических фрагментов, эссе, новелл и медитаций Джека Керуака "На дороге" (1957) и поэма Аллена Гинзберга "Вопль" (1955), своеобразный манифест движения, запрещенный вскоре к продаже.
C самого начала битничество оформилось не столько как литературное или художественное течение, а как довольно агрессивно (можно сказать - экстремистски) настроенная идеологическая группировка, питавшая известные - только входившие снова в моду - симпатии к марксизму (синтезированный фрейдо-марксизм был уже на подходе), русскому анархизму (по этому поводу массово переиздавались Кропоткин, Бакунин), русской Октябрьской революции (дедушка Ленин? Почему бы и нет!) и троцкизму одновременно (в одном только Сан-Франциско до сих пор существует не меньше десятка троцкистских газет и журналов!). Если к этому прибавить протест (активный протест) против американской внешней политики, американского "общественного мнения" и "общественной морали", а также против святая святых - американского образа жизни, то можно представить, как заманчиво выглядела эта " левацкая" идеологическая мешанина в глазах интеллектуальной молодежи.
Не случайно Джон Чиарди в своей знаменитой статье "Эпитафия разбитым", объясняя столь массовый успех битников, писал, что " у молодежи есть все основания для того, чтобы бунтовать против нашего американского самодовольства. Каждый день вставать в половине седьмого, в восемь отмечаться у табельщика, в пять возвращаться домой, и смотреть купленный в рассрочку телевизор, - такой образ жизни вряд ли может прельстить молодого человека".
Молодого человека 50-х прельстил бунт, ну, конечно же, бунт! Это же так весело! Конформизм послевоенной Америки, обострившиеся классовые противоречия (пророческая улыбка старины Маркса!) и экономический прессинг, по мнению критика Герберта Голда, привели к тому, что битники "сами взяли себя за шиворот и выкинули из общества". Их "пафос отрицания" достиг поистине "маяковских" масштабов: "Долой вашу власть, долой вашу религию, долой вашу любовь!"
Что касается любви, то битники тоже имели, что предложить взамен. Сексуальный бунт стал самой радикальной формой протеста против "общественной морали", "нетрадиционная" сексуальная ориентация становилась модной в кругах интеллектуалов.
Не случаен был и выбор культовых фигур битников: Уолт Уитмен, Томас Вулф, Генри Миллер. Развивая гомосексуальную эстетику Уитмена, продолжая традиции исповедальности, присущие Вулфу, и гипертрофируя "грязный" натурализм Миллера, многие из них сделали сексуальные перверсии темой своих произведений. Эстетизация мужского, мужественного, брутального характера и облика наиболее ярко выделяется в ранней поэзии Гинзберга:
Молодой подручный съел бутерброд,
отбросил грязный пакет и праздно
сидит еще несколько долгих минут.
На нем брюки из саржи, он голый до пояса,
на голове у него желтые волосы и засаленная,
но все же яркая красная кепка.
Он лениво сидит на лестнице,
прислоненной к вершине кладки,
он широко расставил колени...
В своем протесте, в своей агрессивности, в своих фантазиях битники зашли слишком далеко. Дж. Тайтелл писал в книге "Нагие ангелы", самом серьезном, пожалуй, исследовании на эту тему, что они начинали с того, что "рассматривали себя как отверженных общества, поклоняющегося враждебной культуре, как провозвестников нового отношения к тому, что считать благоразумным и этичным, как художников, которые творят лишь для самих себя и не ищут признания и славы".
Наверное, они и впрямь не могли даже мечтать о той славе, которая пришла к ним так легко, так быстро. Вошедшие в обычай литературные чтения в подвалах пустовавших домов, где селились собравшиеся со всех концов Америки "разбитые", быстро приелись и надоели и публике, и самим поэтам...
Сердце остановилось,
Еще раз закуриваю
Думаю о Дилане Томасе,
Джоне Китсе, Марио Ланца, других
сумасшедших.
Глотаю траву.
Погружаюсь в видения.
Вижу Лик Божий.
Умираю.
Попробуйте как-нибудь
сделать это...
"Я люблю сумасшедших, таких, которые бешено хотят жить, бешено хотят говорить, бешено хотят спастись, которые хотят иметь все сразу, которые никогда не зевают и никогда не говорят пошлостей, а всегда горят, горят, горят", - говорит герой Керуака.
"Буддизм, практика медитации, психоделики, открытые формы стиха... Это был поиск более открытого, исследование его границ. Керуак "горел" искусством и попивал. Берроуз экспериментировал с морфием и вскоре, к несчастью, втянулся. Мы все немного покуривали марихуану, года с 45-го", - вспоминает Гинзберг.
Битники взяли слишком высокий "аккорд", их протестующие голоса были так громки, так надрывны, что, в конце концов, сорвались на фальцет. Они смогли предложить своему поколению только один способ борьбы с обществом, из которого они выкинули себя за шиворот", - уход от него, уход в себя, в "другие сферы", в дзен-буддизм, в "радостную преступность" (Дж. Керуак), в вызывающе-нарочитую гомосексуальность и наркотики (У.Берроуз, провозгласивший, что "лучший Выход это Вход")...
Символично название романа Керуака - "На дороге". Дорога (вспоминаются фильмы Вендерса и Антониони) - это бесконечный и бессмысленный побег от благополучия буржуазного быта, от пуританства и ханжества "общественной морали", от традиций цивилизации потребления, побег куда угодно, в никуда...
Времена были развеселые. Уже взорвали атомную бомбу... Уже вовсю свирепствовала "холодная" война и сенатор Маккарти со товарищи, клеймившие и изничтожавшие вовсю "коммунистическую чуму" и "красную заразу" (к таковым были причислены наркотики, гомосексуализм, а позднее и рок-н-ролл). А тут как раз, очень вовремя и кстати, Кен Кизи, будущий автор "Полета над гнездом кукушки", открыл возможность не медикаментозного применения сильного галлюциногена ЛСД, ранее применявшегося в психиатрии для лечения маниакальных психозов. Именно на этих "таблетках от жизни", воспетых "Beattles" в песне " Люси в небесах с алмазами", и вырос причудливый рахитичный уродец - американское авангардное искусство... Америке предстояла война во Вьетнаме и студенческая революция (и та, и другая закончились поражением)...
Сопливая романтика Керуака была с восторгом принята первыми хиппи, которые довели ее до абсурда. Бессмысленные худосочные "цветы", длинноволосые "непротивленцы", любвеобильные пацифисты с их примитивным "Make love not war!", адепты "свободной любви" - все они основательно потоптали американские дороги с рюкзаками за спиной, понаписали килограммы стихов, понаделали кучи любви, насовершали странных и неожиданных поступков... (Спустя десятилетие "рюкзачная революция" глухим эхом отозвалась и в Советском Союзе - те же рюкзаки, те же дороги, почти такой же "комсомольский" задор, такие же убогие КаэСПэшные песенки, палатки, костры и привалы. Вот только гомосексуалисты, наркотики и рок-н-ролл были чуть позже!)
Дурная кровь накапливалась слишком долго, она должна была найти себе выход. Джими Хендрикс, Дженис Джоплин, Джим Моррисон и многие другие гениальные музыканты Америки нашли этот выход, и сами вылетели в него вместе с той грязью, разрушительной и агрессивной энергией, "чернухой", которые были сконцентрированы в их полунаркотическом - полусумасшедшем творчестве. В литературе должен был появиться кто-то, кто мог бы сделать то же самое. И прежде, чем тупое американское кино полностью профанировало керуаковскую "Идею Дороги", сделав ее сюжетом бесконечных голливудских поделок, в литературу ввалился грязный и отвратительный Уильям Берроуз.
Его "Голый завтрак" замкнул цепь Выход-Вход более чем наглядно.
Идеи отправлялись только в "Выход"...