После нескольких абзацев безудержного восхваления движения митьков А.Филиппов берет быка за рога и выдвигает свой главный тезис: "Относительно такого важного общечеловеческого вопроса, как отношения мужчин и женщин, хочется сказать сразу: кроме физиологического различия полов у митьков нет ничего общего с общечеловеческим пониманием этого вопроса."
Будучи несколько обескуражен этой фразой, я обратился за раз'яснениями к А.Филиппову, но после раз'яснения так и не понял, откуда же в таком случае у митьков берутся дети и где в таком случае сам А.Филиппов шатается по ночам.
"Как только митек скатывается на общечеловеческое понимание этого вопроса, он перестает быть митьком; бывший митек начинает есть всех братков с говном и пропадает неизвестно где, - где, без сомнения, жирует."
После этого предупреждения в стиле Савонаролы Фил оставляет свой грозный тон и начинает задушевное повествование о близких ему вещах.
"Женщины (это слово в лексиконе митьков отсутствует) делятся в понимании митьков на две категории: девки и сестренки." (Замечу, что слово "женщина" действительно напрочь отсутствует в лексиконе Фила; он пишет это незнакомое ему слово так: "женьщина".)
"Под девками, сразу оговаривается автор, - отнюдь не понимается известный образ поведения, ничего обидного в этом определении нет."
Метко приведенное, видимо, фольклорное четверостишие сразу определяет отношение митьков к девкам, и обычный круг забот и интересов митька, и идеальный способ его существования:
"Выйду за деревню,
Гляну на село:
Девки гуляют
И мне весело."
Далее следует строгое определение девок: "К девкам относятся лица женского пола от 10 до 50 лет, привлекшие внимание митька и доставившие ему поверхностное удовольствие своим внешним видом или поведением (в этом смысле девки подобны коту оттяжнику в первой части "митьков"). В единственном числе слово "девки" почти не употребляется как в силу стадногоповедения об'ектов, так и в силу того, что митек в связи с дефицитом времени предпочитает общаться с несколькими девками сразу."
Последующие рассужления А.Филиппова показывают, что под "доставление поверхностного удовольствия" он понимает только одно: процесс совместного алкогольного опьянения. Основательное знание темы помогает автору нарисовать (не без цели саморекламы) поистине за душу хватающую картину.
С каким-то разбойничьим восторгом автор постоянно поминает "бисерные кошелечки" девок, опустошаемые А.Филипповым во имя движения. Разухабистые сцены распития "дамского вина" ("Дамским" вином, - поясняет Фил, - является любое вино, выпиваемое вместе с девками за их счет.") уводят автора все дальше от надрывной ноты, открывшей его труд. Митьки в его описании начинают походить на веселых бесшабашных ребят, вроде панков, любителей выпить и погулять.
Я пишу эти строки поздним вечером на троллейбусной остановке - а рядом веселится такая вот компания. Они агрессивно хохочут, плюются во все сторны, пьют из горла, обижают прохожих... Не митьки это, нет! Митьки стояли бы тихонько, плевали себе под ноги, переговаривались печальными голосами, только изредка повышая их при передаче друг другу бутылки, и это митьков бы обижали прохожие.
Впрочем, я невольно перегибаю палку в другую сторону - лик митька разнообразен - это Гамлет, Антон-горемыка и Фальстаф в одном лице.
А.Филиппов раздел "Митьки и девки" посвящает одной, более близкой ему ипостаси митька: оттяжке, но последняя фраза раздела показывает другую сторону медали:
"Митек что ни оттягивается, то мучается, а что ни мучается, то оттягивается. Чтобы спастись от мук, он прибегает к оттяжкам, принимая во имя их еще большие муки, а следовательно, стараясь унять их еще большими оттяжками и т.д."
"В отличие от девок сестренка - это подруга митька, делящая с ним многие муки и оттяжки (но далеко не все). Кроме этого, сестренка должна разделять взгляды митька; таким образом, она является уже почти полноправной участницей движения.
Существует единственный путь обращения девок в сестренки - оттяжка. Девки (чаще всего обращение происходит скопом) должны устроить митьку достойную оттяжку, да не одну. Затем девчоночки сдают экзамен, то есть очередную оттяжку митька устраивают в присутствии других, не обращаемых девок, прославляя при этом движение митьков. Если у сторонних девок пробудится живой интерес к митькам, и они своими бисерными кошелечками примут активное участие в оттяжке, экзамен можно считать сданным."
В этом определении сестренок (которое вряд ли получит признание со стороны эмансипированных сестренок) переходную стадию от девки к сестренке Фил обозначает как "девчоночку". Однако, это вряд ли правомерно. Наиболее меткое определение "девчоночки" принадлежит самому А.Филиппову: "Девчоночка - промежуточное название девки, употребляемое лишь во время стояния с ней в очереди (самостоятельного значения не имеет)."
Приведу-ка я весь оставшийся текст раздела целиком, уже немного осталось: "Сестренки в награду, как знак принадлежности к высшей категории, получают любовь и уважение митька, а иногда и почетные титулы: "одна ты у меня сестренка", "любимая" и "единственная" сестренка. (Эти титулы употребляются по отношению к трем разным сестренкам). По неизвестным причинам самое распространенное имя среди сестренок - Оленька, имеющая один из трех титулов".
Спорным моментом этого в целом содержательного раздела является антифеминистический настрой, помешавший автору заметить такой любопытный нюанс: высшим сестреночным титулом после "одной ты у меня", "любимой" и "единственной" является... "братушка"(!) что, казалось бы, подтверждает подчиненное по отношению к митьку положение остальных сестренок. Но любопытно, что сестренка называет митька (удостоевшего ее высшим титулом)... "сестренкой"!
Вряд ли можно также безоговорочно принять суеверный тезис о сестренках Оленьках, хотя их действительно навалом, и среди них есть даже жены митьков. (Жены митьков тоже могут добиться титула "Сестрен- ка" - но им это, конечно, труднее...)
Последний раздел работы Фила имеет интригующее, обеспечивающее успех у читательской массы название: "Митьки и секс".
Раздел краток. Вот он:
"Митьки не сексуальны"
После этих справедливых слов А.Филиппов, видимо, устыдившись, откладывает перо, даже не поставив точки.
Попробую расшифровать эту фразу, связанную с тезисом, об'явленным в начале труда. Многие люди, но особенно митьки, стремятся к экстремальности в отношениях друг с другом. Экстремальные же отношения мужчины и женщины почти неизбежно проходят сексуальную фазу и тем самым кончаются женитьбами, трагедиями и т.д. Если бы митек относился к своим сестренкам как к сексуальным об'ектам, то это неизбежно похоронило бы все движение митьков лавиной женитьб, трагедий, мордобоев и т.д.
Поэтому-то экстремальность в отношениях с "любимой" сестренкой знаменуется тем, что митек об'являет ее "братушкой", а свое либидо переносит на что-нибудь другое - хотя бы на "бисерные кошелечки".
"Тебе теперь весело только с твоими
митьками погаными!"
(Из разговора с женой.)
Вон как оно получается! Массовое! Молодежное движение, и вдруг: "Митьки не сексуальны". Да на хрена, спрашивается, нужно нам такое массовое молодежное движение, кто в него пойдет?
Прошлой зимой по телевидению с закономерным успехом демонстрировался телефильм "Милый друг" по Мопассану. Фильм абсолютно не митьковский, ни одной цитаты из него не взять и даже в пример неловко приводить.
Мне довелось (или, лучше сказать, посчастливилось) смотреть его с Дмитрием Шагиным. Не буду скрывать: Митька смотрел телефильм без напускного равнодушия, не хулил его за полное отсутствие митьковских данных и проявлял, скорее, восторженность и радостное изумление. Коментарии его были даже оживленнее, чем при просмотре митьковской классики.
- Во! Еще одна лялька! Сейчас он ее покроет! Гляди, гляди... Ты гляди! Гляди... ну, точно! Покрыл!
Это веселье резко контрастировало с холодностью и плохо замаскированной завистью остальной аудитории, которая не могла отнестись к персонажам столь отстраненно. Митька воспринимал любовные похождения героев телефильма как забавное поведение экзотических зверюшек (характерно в связи с этим использование животноводческого термина "покрыл").
ПОКРЫТЬ (кого-либо) - ...
С таким же любопытством и восторгом Митька наблюдал бы, например, за необыкновенной способностью слона с'есть за раз несколько центнеров капусты.
- Во! Еще один качан берет! Сейчас он его с'ест! Ты гляди, гляди... Ну, точно! С'ел!
Да и у кого эта способность слона-оттяжника не вызовет веселого интереса! Но при большой любви к капусте я личо зависти к этому слону не испытываю. Не станет человек от хорошей жизни сосредотачивать все свои помыслы ни на капусте, ни на бабах. Тут, собственно, и этика не причем.
- Да, лихо это у "милого друга" выходит. А жалко его... Бедный какой! Скучно ему, ничего-то ему не интересно...
Митек делается свободен от греха не истерическим отворачиванием, не с пеной тоски - а со смехом и жалостью. И пусть это отпугнет колеблющихся неофитов движения, но недаром глава Фила "Митьки и секс" так кратка: "Митьки не сексуальны" - без всяких проклятий, а просто есть вещи поинтереснее.
- Это что же поинтереснее? Пить бормотуху, вырывая друг у друга бутылку?
Да читатель, конечно, я раскрыл митька для самой жестокой критики, - на, ешь его с говном! - и это одна из самых обаятельных черт движения: грех митька - нараспашку!
Где-то я слышал замечательное рассуждение об этике советских панков: есть мораль, а есть нравственность. Мораль - это не ругаться матом, а нравственность - не предавать друзей. У панков нет морали, а есть нравственность. Если бы это было действительно так - митьки готовы брататься с панками (хотя если принимать это положение буквально, получится, что митьки обладают не только нравственностью, но и моралью - они никогда не ругаются матом. Зачем? При таком мощном арсенале выразительных средств - мат убог и бледен).
Мораль - это нечто искуственное, это
шлагбаум, который предупреждает о некоторых
возможных неприятностях. Но карлики легко
проскальзывают под ним, а великаны перешагивают,
не замечая; да и нужен ли такой шлагбаум, который
всегда закрыт? Мораль нужна тем, для кого все
должно быть тип-топ, шито-крыто, чистые глаза,
приятные разговоры и каждый день - нож в спину.
Нет, у митька грех - нараспашку. Не отдал белье в
прачечную, пропил два рубля, поздно пришел домой;
но зато: это и все его грехи, видные всему миру,
все ругают митька, и первый ругает себя сам митек.
Пошел-бы ты, читатель, с митьком в разведку? Он не предаст тебя, но явится в эту разведку с ласковой поддатой улыбкой, вот беда. Ну не всем же ходить в разведчиках, разведка - это совсем не в духе митька.
- Знаем, знаем, в духе митька - вырвать у друга бутылку бормотухи!
Да, читатель, у друга иной раз можно вырвать бутылку бормотухи, иной раз это даже обязательно нужно сделать. Да что говорить! Разведка - разведкой, бутылка - бутылкой, но если мне придется обороняться от всего света, я хотел бы прислониться спиной к грязной тельняшке митька...
Да, митьковская культура пока не идет семимильными шагами, но страшный образ бутылки, вырваной у друга - не исчерпывает сложный образ митька.
Есть такой праздник - День Митьковского Равноденствия (это непонятное название сложилось истрически). Праздник не отмечается по определенным датам, он может отмечаться и раз в месяц, и раз в неделю и каждый день. Часто он совпадает с показом по телевидению митьковской телеклассики (правда, на эти дни есть свои, отдельные праздники, например "Адьютант его превосходительства сухой" - просмотр телефильма без выпивки, или "Адьютант его превосходительства мокрый" - с выпивкой).
Представим себе с'езд троих известных нам митьков А, В и С, собравшихся, чтобы отметить День Митьковского Равноденствия.
А: Сейчас для начала я почитаю вам
Пушкина.
В: Подожди, дорогой. Ведь сегодня День
Митьковского Равноденствия. Давайте я сначала
сбегаю в магазин. У меня деньги есть.
С: Что ты! Ты каждый раз больше всех
приносишь! Давайте я сбегаю.
А: Нет! Хоть на куски меня режьте - не
могу я больше за ваш счет пить! Я пойду!
(А убегает в магазин. В и С в это время
украшают помещение транспорантами и плакатами с
лозунгами типа: "МИТЬКИ НИКОГО НЕ ХОТЯТ
ПОБЕДИТЬ", "МИТЬКИ ВСЕГДА БУДУТ В ГОВНЕ" и
"МИТЬКИ ЗАВОЮЮТ МИР".
А возвращается и ставит бутылки на
стол. Обычно тут следует короткая разминка, во
время которой митьки ходят вокруг стола, как кот
вокруг сметаны).
А: Дядя Захар, а бывает она, настоящая-то
любовь?
В: Бывает, Натаха... Лучше уж я в клифту
лагерном на лесосеке, чем в костюмчике у Фокса на
пере. А что, Абдулла, твои люди подпалить чего
хотят?
С: Да вот забрался тут один приятель и не
выходит! Как быть-то Иван Петрович? Сам в КГБ
позвонишь, или мне звонить?
А: Складно звонишь, но одного не учел: не
стала бы Аня на Петровке колоться!
В: Не стала бы, говоришь? Со мной и не
такие бобры сидели, а все кололись! Джабдед убил
моего отца, меня хотел закопать!
С: Встань, хряк! Володя! Открывай,
волчина позорный!
(Разминка окончена, митьки открывают
бутылки и садятся за стол).
А: Ну, сейчас для начала я почитаю вам
Пушкина!
В: Нет, дорогой, для начала выпей.
А: Выпей ты первый.
В: Нет, братки дорогие! Хватит мне вас
обжирать! Пейте спокойно, с душой - а я посмотрю на
вас и порадуюсь.
С: Ну зачем ты так? За что ты так? Ты
всегда меньше всех пьешь и сейчас не хочешь? Не
обижай, выпей!
В: А вы от души мне предлагаете?
А и С (хором): Пей, пей, дорогой!
В (со слезами умиления пьет).
А и С: Еще, еще пей!
В (протягивает бутылку С): Сердце у меня
рвется глядеть, как ты и глоточка как следует
сделать не можешь! Допивай всю бутылку до конца!
С (чуть глотнув, поспешно протягивает
бутылку А): Пей, браток, ты! Образ Божий я в себе
чуть не затоптал, вас обжираючи! Пей, сколько в
тебе есть силы!
А (кланяясь во все четыре стороны и
делая движение поцеловать землю): Отопью я
глоточек самый маленький, чтобы вас не обидеть, и
прошу у неба и земли, и братков своих прощения за
всю прорву, что за ваш счет вылил себе в пасть, яко
в бездну бездонную, и никогда уж больше...
С: (прерывающимся от волнения голосом):
Всегда! Всегда теперь будешь пить сколько тебе
полагается, хватит мы тебя обижали!
А (давясь от умиления, пьет).
В и С (хором): Пей до дна! Пей до
дна!
И так далее до конца собрания.
Вот какие митьки хорошие, добрые! А сколько про них ходит нелепых, злых слухов - и в основном потому, что не могут отделить исторической реальности от митьковской мифологической символики.
Поговаривают даже о сексуальной распущенности митьков, что уж ни в какие ворота не лезет. Митьки, как известно, не сексуальны настолько, что кичатся этим - Д.Шагин, например, тщеславно утверждает, что ни разу в жизни не знал женщин. От этих разговоров ему делается и гордо, и горько; он гладит по головам своих трех дочерей и жалостливо закусывает губу.
И так это все высоко и благородно, что язык не поворачивается спросить - откуда три дочери-то? Я однажды решился спросить: под давлением фактов Д.Шагин признался, что все-таки да, три раза в жизни он знал женщину (показательно, что назло своему свободолюбию, митьки плодовиты, как кролики).
Итак, вопрос: откуда в общественном мнении появляются порочащие нравственный облик митьков сведения? Ответ: из митьковской мифологии. Сознание неразвитого слушателя выхватывает из мифа не существенные слои и даже не мораль, а то, что это неразвитое сознание принимает за факты. Проследим это и опровергнем на примере двух мифов, сложившихся в митьковской среде примерно в одно и то же время.
Однажды Фил решил показать свою невесту (Оленькой звать, конечно) Флоренычу - смотрины устроить. Долго с ней мотался по улицам, не решался, все сомнение брало - понравится ли Флоренычу невеста; замерз, как собака, бедный, больной, не жрамши с утра. Наконец купил бутылочку винца - приходит к Флоренычу.
Сидит Флореныч. Пьяный в жопу, рожа красная, уминает яичницу с ветчиной.
Фил сел напротив на табуретку, поставил на стол винца бутылочку, волнуется, ждет, что Флореныч скажет.
Флореныч умял яичницу с ветчиной, все вино, что Фил принес, выжрал, потом пододвигается к невесте и начинает ее мацать: сиськи гладит, под платье лезет. Видно, собирается использовать право первой брачной ночи.
ИСПОЛЬЗОВАТЬ ПРАВО ПЕРВОЙ БРАЧНОЙ НОЧИ
(мифологич.) - манера
А.Флоренского держать себя с подругами своих
знакомых.
У Фила в глазах потемнело; опустил голову, сжал челюсти, одни только ножки торчат.
Да сердце не камень - схватил со стола нож и бросил во Флореныча. Но или Фил так дрожал, или Флореныча шатало - а только нож в невесту попал, чуть-чуть по щеке проехал - так и остался шрамик. Маленький, белый. Под глазом.
Сидит однажды Флореныч - бедный, больной совсем, холодно. Пришел с работы не жрамши, устал, как собака, спину ломит, башка разламывается; сидит на табуретке, одни только ножки торчат.
Сделал себе яишенки с ветчиной - дай, думает, хоть раз в жизни покушаю спокойно.
Приходит Фил. Пьяный в жопу, рожа красная, двух лялек под мышками держит. Причем одну ляльку для смеха невестой называет, Оленькой.
Сел за стол, яичницу с ветчиной умял; винца бутылочка у Флореныча была припасена - выжрал. Поставил стакан, вилку положил и начинает одну из лялек (не невесту, а другую) мацать. Сиськи гладит, под платье лезет.
Флореныч бедный, напротив сидит на табуретке, смотрит - а у невесты Филовой одни только ножки торчат. Голову опустила, плечики вздрагивают, носом захлюпала. Пододвинулся к ней: не плачь, мол, это он нажрамшись такой, - и по спине погладил.
Вдруг Фил вскакивает, рожа пьяная, красная, схватил со стола нож и бросил во Флореныча. Не попал, конечно, а невесту-то задело, чуть-чуть нож по щеке проехал - так и остался шрамик. Маленький, белый. Под глазом.
Любопытно, что обе эти истории от первого до последего слова фантазия, точнее - митьковский миф с характерными мифологическими штампами. Оба рассказчика, например, не сговариваясь, употребляют в мифах светлый образ "яичницы с ветчиной", которой, как понятно каждому, не было, не будет, и быть не может в мастерской А.Флоренского.
Основой мифов послужило то обстоятельство, что Флореныч и Фил действительно пили (как и каждый день) в мастерской с сестренкой Оленькой, у которой под глазом есть маленький белый шрамик оттого, что она в детстве упала с горки.
Зачем же понадобилось Филу и Флоренычу так чернить друг друга? Затем, что они на пользу движения создают митьмовскую мифологию не взирая на лица. Оба рассказа несут в себе одну и ту же нехитрую мораль: одни только ножки торчат - хорошо, судьба - карамелька - плохо. Отрицательный персонаж - сытый, пьяный, довольный, пользующийся успехом; положительный - бедный, больной, голодный.
Так что же, митек - это обязательно бедный, больной, голодный? Нет, это справедливо только для данного мифа.
Что такое митек - сформулировать трудно. И вообще, я больше не могу сказать, что такое митек.
Дело вот в чем: первые части "митьков" написаны отстраненно, это взгляд на движение извне. Но каждый, кто хоть на короткое время остановился поглазеть на победное шествие митьков - сам, как магнитом, втягивается в их ряды.
Любое определение движения, сделаное самими митьками - очаровательно, но не полно. (Например, один из пионеров движения, А.Горяев, в своей работе "Митьки и живопись" выдвинул такое определение: "Митек - это человек, который тонко чувствует прекрасное".)
Так что я больше не могу быть бесстрастным и об'ективным наблюдателем движения и вынужден отложить перо - я уже не думаю о том, что такое митек.
Как не может человек, живущий полной жизнью, ответить: зачем ты живешь? И художник: зачем писать картины? И не стал Гребенщиков отвечать на вопрос телезрителей: почему ты поешь?
Что такое митек? Сколько звезд на небе? Зачем растут цветы?
Ленинград. 1986 г.
© Тарасов Евгений, 1998-2001, Все права защищены.