Ночной самолет Air Asia из Бангкока – и лететь-то всего ничего, но от долгого ожидания и невыспанности муторно - тусклый свет и кресла…
Янгонский аэропорт Мингаладон.
Очень быстрый паспортный контроль – за столиком девушка, нарушающая ожидания – бирманская полиция на севере, ближе к неприятностям, выглядит строже – и серо-бетонный зал аэропорта, почти нетронутые рекламой стены – толпа людей в длинных юбках – за стеклянными дверьми рядок пыльных пальм – кучка старых тойот восьмидесятых годов… Похоже на какой-нибудь аэропорт юга России, Владикавказ или Нальчик.
такси за пять долларов – и мы едем по пригороду, среди каменных заборов, пыльных пустырей, старых домов с палисадниками, где пальмы, еще какая-то тропическая лиственность, редкая и неяркая, ничего похожего на ухоженный, оранжерейный, сочно-зеленый, яркий Таиланд – умиротворенно, сонно и спокойно – повозки с буйволами - валяющиеся в тени, обронившие в пыль языки собаки...
«Как под Краснодаром», говорит Юля; и правда – похоже на степь - большие южные села (станицы), индустриальные останки, неупорядоченный простор. Советская ностальгия… Да нет, не о том, как все лезут в твои дела, а вокруг все как-то неподвижно и безнадежно, а – о свободе пространства, не скованного геометрией – и свободе глаз от ненужных слов на рекламных щитах… Скажи мне кто тогда, что буду об этом сожалеть – не поверил бы.
начавшийся вскоре город тоже выглядел воспоминанием из детства, похоже: улицами копченых (потемней советского) пятиэтажек, старыми пузатыми автобусами, вздыбленным асфальтом, кореженного металла киосками – а вот азиатских людей в юбках, женщин с плетеными корзинами на головах, торговой россыпи бананов-мандаринов на обочине – конечно же, не было.
Крутанувшись вокруг нескольких круговых развязок с памятниками и проехав недалеко от золотого шпиля пагоды («Это, что ли, Шведагон?», спросил я водителя. - «Да») мы въехали в центр Янгона. «Советскость» сразу растворилась в густой, яркой, громкой Азии. С бибиканьем продираясь сквозь торговые толпы и заторы на узких улицах, мы остановились возле чуть аляповатого входа в гестхаус – и, заполнив маразматически длинную анкету, поднялись по крутой лестнице на последний этаж.
из окон виден был совершенно неизвестный и удивительный город высоких теснящихся черных от копоти домов с узкими оврагами улиц...
* * *
Вообще-то я жадина. Потому что очень уж привязан к этому ощущению – выйти в город незнакомой страны и жадно глядеть, слушать, обонять. Слишком привязан – и старый, испытанный наркотик-Европа уже не действует. Вот выйдешь когда-нибудь из самолета, вдохнешь воздух и поймешь: «А вот теперь я действительно Черт-Те-Где!». Америка… И чтоб взаправду – Южная.
Поэтому, поспав всего пару часов, мы проснулись от нервного возбуждения – и спустились на улицу, заполненную торговой толпой, ловя взглядом всех этих людей в длинных юбках-лоунджи, бородачей в белых шапочках (квартал был индийским и мусульманским), женщин, пристроившихся прямо у дверей дома со стиркою, жаровни с уличной непонятной едой, старые автомобили, прижавшиеся к разрушающимся фасадам с ажурным плетением ставен и окон – все это еще не совсем реальное…
улица вывела нас к широкому проспекту. Мостовые были заняты торговлей и прохожими; посреди улицы происходило редкое и неторопливое движение (к вечеру почти исчезнувшее) старых машин, пузатых автобусов и самодельных джипов бирманской сборки (со сваренной из металлических труб рамой, с двигателем, иногда торчащем посреди "салона"...
пройдя немного вдоль проспекта, мы свернули в проулки, где темные фасады почти смыкались друг с другом, а жизнь была устроена по-деревенски...
девушки в розовом - монашки-послушницы, с чашами для подаяния.
* * *
жара, усталость и отупение - от того, что всего слишком много...
мы садимся отдохнуть и выпить чаю за уличным столиком, на низенькие, "детские" табуреты - которыми тут заставлены мостовые на каждом свободном углу. Любопытные, но без подобострастия взгляды. И на зацепленный случайно чужой взгляд тут не отводят глаз в испуге, как в Таиланде - а смотрят дружелюбно в ответ...
Тихону пора спать, мы возвращаемся в гестхаус - но мне было уже тут не усидеть, и, разузнав у хозяина - огромного смешливого толстяка - куда можно пойти вечером, чтобы был свет (электричество тут не всегда) я снова выхожу на улицу, один - и иду в китайский квартал.
ряды лавок на нашей улице уже закрыты...
тропические сумерки быстрые: и, пока я дохожу до чайнатауна, темнеет.
широкая улица запружена народом, и машин почти нет. Вдоль мостовой выстроились столики уличных торговцев - горы арбузов, связки бананов; жаровни и котлы с кипящей мохингой (рыбным супом). Возле больших освещенных магазинов грохочут генераторы, иногда громадные, метра два высотой. Через боковую улицу, откуда разносится барабанный бой, крики и визгливые звуки музыки, растянуты бумажные гирлянды, воздушные шары, фонарики и игрушечные драконы.
посреди толпы что-то происходит - я вытягиваю шею (что легко, мне - великану среди пигмеев) и вижу заворачивающую на улицу процессию, людей в карнавальных костюмах, и шагающие, пританцовывая, ноги в громадном туловище бумажного дракона.
"неужели так каждый вечер?", думаю я... и вспоминаю: китайский Новый Год. Вот про какое show говорил хозяин гостиницы.
. . .
теперь мне - точно хватит, и я возвращаюсь, чуть подволакивая уставшие за день ноги...
. . .
а на рассвете просыпаюсь - нет, еще в полусне, и слышу поразительно красивое пение, раздающееся откуда-то издапека в ночной тишине (генераторы уже молчат). А потом в него вплетается совсем другое пение, ближе - я слушаю, не понимая, где нахожусь, а потом в голове проясняется - встаю, выхожу на крышу...
пение монахов из далекого Шведагона, разносящееся по всему городу, переплелось с пением муэдзина из ближней мечети.
а я-то подумал, что совсем рехнулся.
видео (верней, запись звука, потому что почти ничего не видно, сделанная следующей ночью) - пение монахов с Шведагона.