Босния и Герцеговина, Балканы
Босния и Герцеговина –
это такое место, где живут три одинаковых на вид и по языку народа. Они сильно
друг друга не любят, но перед тем, как кого-то сильно не полюбить действием, им
всегда приходится спрашивать: «Ты кто?» - потому что по-другому никак не
разобраться... В-общем:
В 6-м веке в Боснию с
севера пришли славяне, вытеснив оттуда какие-то совсем уже баснословные
племена. В 12-м веке они объединились в свое государство, но ненадолго – и их стали
завоевывать кто не лень, то Венгрия, то Византия – в промежутках
боснийцы не забывали повоевать и друг с другом. В одной из таких войн, мелкий
князь Степан Вукчич провозгласил себя герцогом, и его владения стали называться
Герцеговиной… Впрочем, скоро Боснию захватили турки, войны закончились, герцога
не стало, а Герцеговина осталась…
После разделения
церквей, боснийские христиане превратились в католиков и православных. Позже, в
Боснию проникло из Болгарии и распространилось богомильство – одна из христианских ересей. Турки
добавили в эту сумасшедшую смесь еще и ислам.
По поводу принятия
ислама существует несколько точек зрения. Одна (мусульманская), состоит в том,
что славяне, ознакомившись после турецкого завоевания с Истинами Ислама,
отказались от старых заблуждений, и другая (христианская) – что стать
мусульманином в Оттоманской Империи было выгодно, и потому некоторые предали
Веру Предков... Выбирайте, какая вам больше нравится, но факт, что:
примерно треть
боснийских славян перешла в ислам. Со временем, в домах их образовались ковры и
привычка сидеть низко - женщины начали
носить турецкие шаровары и платки и как-то попритихли, мужчины оделись в фески
и просторные одежды –– но под фесками и платками виднелись круглощекие,
светловолосые славянские лица… От сербско-хорватских корней у них остались –
язык, с примесью арабских и турецких слов, который даже писался одно время
арабским письмом с особыми значками для славянских звуков, «арабицей», – и
сказки, в которых сербские и хорватские герои заменялись на мусульманских – и
ощущение отдельности от остального мусульманского мира…
но и от славянского
тоже. И, уже в 19-м веке боснийские мусульмане ощущали себя отдельным народом,
«муслиманами», или «бошняками».
к девятнадцатому веку
турки всем надоели. И с ними потихонечку стали бороться все – по отдельности,
объединяясь редко и вынужденно. Потому что хорваты недолюбливали сербов и
считали всех мусульман хорватами, только испорченными. Сербы не любили хорватов
и считали мусульман «потурченными» сербами. А мусульманам все это было обидно,
тем более что они-то знали, кто тут принадлежит к высшей, исламской
цивилизации… Но резать друг друга еще не пробовали, будучи озабочены турками… К
концу века восстания совсем измотали турок, и, после одного, особо крупного,
бунта… Боснию оккупировала Австро-Венгрия. Началась новая борьба…
… после нескольких
десятилетий которой, в 1914-м году, сербский студент Гаврила Принцип, член
подпольной организации «Млада Босна», в которую входили сербы, хорваты и
мусульмане, желавшие создания единого юго-славянского государства, застрелил в
Сараево наследника австрийского трона.
Австрия в ответ
объявила войну Сербии. Россия решила помочь родственному сербскому народу и
объявила войну Австрии…
В результате, после
пяти лет войны, сербы, вместе с другими балканскими народами, получили свое государство
- Королевство сербов, хорватов и словенцев, позже названное Югославией.
Зато Россия, как
государство, существовать перестала надолго, а русских сильно поубавилось, как
в количестве, так и в качестве.
* * *
Королевство Югославия
просуществовало до второй мировой войны, в начале которой быстро сдалось
немцам.
Боснию немцы отдали
новому фашистскому государству Хорватия, и отряды усташей - хорватских парней в
черных рубашках – стали резать сербов, евреев и цыган. Мусульмане были
объявлены «хорватами магометанского вероисповедания», и поначалу их не трогали.
С немцами и усташами воевали сербские националисты-четники и
коммунисты-партизаны Тито разных народностей; кроме немцев и усташей,
сербы-четники резали просто хорватов и просто мусульман; а мусульманские воины
резали просто сербов и, позже, хорватов. Несколько мусульманских деятелей
обратились к Гитлеру с идеей передачи
Боснии мусульманскому правительству под германским протекторатом, поскольку
мусульмане-босняки «по расе и крови не славяне, а потомки готов», то есть
чистые арийцы. Идея поддержана не была, но какое-то время просуществовала
Ханджар-дивизия – мусульманское подразделение СС, но позже разбежалась…
… для обычного
боснийского крестьянина любой национальности вся эта дребедень означала, что в
любой момент может кто-нибудь придти – и его зарезать.
*
* *
К 1945-му году
партизаны выбили немцев, и победили всех: хорватов-усташей, четников-сербов и излишне
воодушевленных Аллахом мусульман. Возникла новая, коммунистическая Югославия,
в которую вошла Федеративная Республика Босния и Герцеговина. Появились
пионеры, ударные стройки и развешанные повсюду лозунги «Братства и Единства
югославских народов».
Но жизнь по угрюмому
советскому образцу продолжалась недолго, вскоре Тито поругался со Сталиным и
Югославия осторожно задружилась с Западом. Были допущены полезные поблажки в
экономике – да и сам характер южных славян, склонных скорее к
материалистическому гедонизму, чем к абстракциям советского пуританства,
располагал к тому, что Югославия стала самой богатой и преуспевающей страной
Восточной Европы – особенно во времена «югославского экономического чуда»
середины 80-х. Небрежно покуривая свое Мальборо, югославские туристы
фотографировали Красную площадь на купленные в ФРГ камеры – под завистливыми
взглядами серенько одетых москвичей…
Национализм вышел из
моды. Все больше жителей Югославии (обычно, дети смешанных браков) записывались
«югославами»... И Босния, с ее перемешанным населением, стала официальным
пропагандистским образцом мирной совместной жизни. Bratstva i Jedinstva.
Вскоре после смерти
Тито ветшающий нестрашный юго-коммунизм - взял, да и закончился. Началась
свобода.
Получив свободу,
некоторые люди на разных окраинах Югославии стали расхаживать с флагами разных
расцветок – эти расцветки красиво выглядели в телевизоре - поэтому таких людей
становилось больше. Восторг и ликование охватили национально мыслящих
представителей возрождающихся народов…
А мыслящие попроще,
особенно те, кто старше, поняли – скоро будут резать опять.
Добродошли у Републику Српску!
* * *
Требиње – Луг.
мы стоим на окраине Требинья, первого в Боснии городка
на перекрестке двух просторных улиц, усаженных старыми тополями, на чьих стволах поблекшие с надорванными краями афиши и обавештењjа, бумажные листки с именами умерших и крестами, балканская традиция публичного горя (на некоторых вместо крестов красные звездочки); серые, коричневые, исхлестанные трещинами стены; тихие, тенистые улицы – безлюдные, не считая нескольких человек, сидящих в уличной кафане под зонтиками с рекламой пива Нектар; медленная старуха в черном платке, ковыряющаяся в саду…
и что-то такое в воздухе…
короче, я наконец оказался там, куда хотел.
* * *
«Хаjде, хаjде, седни се! Идем jа у твом смеру, око 30 километара…»
и мы лезем в старый убитый жигуль со снятыми сиденьями и незакрывающимся окном – втискиваемся меж замасленных железяк. В жигуле сидит похожий на свою машину, небритый, диковатый хозяин. Из тех, кто остановится, не раздумывая – всегда.
«Знаш мало српски, jел? Одакле сте?»
«Из Русиjе…»
«Рус!?! Е, брате, ма ти си – наш?»
«Како да не!?!», отвечаю я, веселясь, но немножко смущенный все же этим «наш»…
. . .
«Баш jе добра ова ваша, руска… вотка!»
за обсуждением алкогольных напитков, мы проезжаем промышленной окраиной, вдоль мертвых заводов с торчащими ребрами металлических конструкций –
… за заводами начинаются поля, и придорожные деревушки с домами каменными, добротными, но часто недостроенными – то торчит неоштукатуренная бетонная плита террасы, то заброшенный второй этаж скалится пустыми проемами;
теперь Путин: «Путин,
заиста добар jе председник, jел?»
… дома становятся уютней, старей, игрушечней – среди коричневой черепицы мелькает мшистая прозелень - и деревушки уже встречаются реже - мы едем по распаханной долине, вдоль горной гряды на горизонте…
«Како jе код вас, у Русиjе - хладно?»
… побитая пятнами жухлой травы неуверенная зелень полей, и осенний лес – почему-то в Боснии сразу наступила осень
«Ми, Срби, смо исто Руси! Jесмо исто православци, знаш! Свеjедно!» -
- неинтересно, но и не мешает – и, глядя в окно, я машинально роняю нужные слова (да… jесмо… добра jе…) - и думаю, что вот, сейчас, наконец, все идет отлично, как надо…
потому что это хорошо - ехать с простодушным, без второго дна, водителем, на старой дребезжащей машине, в Боснии…
…
«Ево ти… Извини,
брате, не могу даље… Убитħе ми жена…»
«Не моj да се бринеш, брате, хвала ти пуно! Поздрави жену…»
и, открыв дверцу - в залитую вечереющим солнцем неподвижность…
* * *
Луг – Љубиње - Stolac.
разогнавшийся на пустом шоссе красный фольксваген проскакивает мимо нас, и резко тормозит, подняв задним колесом облачко пыли, качнувшееся вперед - и поплывшее в сторону…
я бегу, успев подметить: хорватские
номера, ага – машина вновь оживает и ревущим рывком осаживает назад – из
нее вылезает водитель, маленький, подвижный - и, не дожидаясь моего вопроса, открывает
багажник: “Put bag here… please…”
“Hvala lijepo… može i hrvatski…”-
“E, super! Ja sam Anto… Drago mi je…”
… и побежали назад деревушки, поля, сады, а горы – стали медленно приближаться.
. . .
«… и когда вся эта хрень началась, мы быстренько собрались и уехали в Германию, к куму… Успели в последний момент, пока еще с югославским паспортом пускали… я тогда малой совсем был... Там выучился на механика, работал в автомастерской, деньги копил … А как тут все, вроде, успокоилось – вернулся, и теперь у меня своя мастерская в Столце… Как в Германии? да нормально, жить можно… Дом, работа, деньги – нормально! Только с немцами не нравилось. Вроде, и хорошие же люди – а трудно…»
мы уже в горах, после долгого подъема – на перевале. И большое золотое солнце почти касается тонущих в розовой дымке гор - набросанных широкими, косыми линиями, вразнобой…
“Baš lijepo…”, говорю я.
«Точно ты сказал - красиво.
Красивая она, наша Босния! Кабы бы не война…
«Слушай! Эту войну
нам, знаешь, кто устроил? Америкосы! Амеры, суки, подгадили (Sve ovo sranje nama su Ameri zajebavali). Потому что Югославия была богатая и сильная, люди
хорошо жили, по всему миру разъезжали свободно, понимаешь? Везде! А им сильная
и независимая Югославия мешала, ну и стали поддерживать национализм… и пошло… А
мы ведь, знаешь, какой народ? Мы хороший народ, добрый! Только ебнутый сильно!
Тотально ебанутые наши балканские головы!!!»: для убедительности хряснув
себя кулаком в лоб. – «Ne, potpuno su Ameri zajebavali…»
«Я? Ну да, хорват. Только, знаешь, мы – из боснийских хорватов… Те, что из Хорватии, они сильно нос задирают, знаешь, а мы с другими вместе - привыкли... Вот соседи мои – мусульмане… Но, конечно, когда у кого в войну родню поубивало – им трудней… Или арабы, афганцы… эти приехали сюда воевать, а потом женились на местных и остались, и жен своих заставляют чадру носить – не было у нас в Боснии никогда, чтобы чадру! вот они - проблема… »
«… у меня? Нет, никто в семье не пострадал. Вовремя уехали. Опасно?
Нет, видишь, спокойно еду где хочу, хоть тут сербы, хоть мусульмане… У меня
ненависти ни к кому нет… Это ж - наши люди…»
замедлив ход, машина переезжает через мост. Покидая сербскую Боснию…
* * *
Мусульмано-хорватская
Федерация Боснии и Герцеговины.
Stolac.
у перекрестка на краю городка:
«Ну, все, приехали. Вам вон туда - на Мостар…» - говорит Анто, и дарит нам на прощанье хорошую карту, вместо моей паршивой распечатки… И уезжает…
мы остаемся одни. Я оглядываюсь по сторонам, и то, что вижу, мне не нравится.
... вокруг - следы убийства. Осколочные выщерблины на стене. Снесенные крыши, обрушенные стены, вспученный воронкой асфальт… За шоссе ряд разрушенных домов, за ними - две свежевыкрашенные мечети. Похоже, отвык я от таких картинок.
* * *
Stolaс – Domanovići – Tasovĉići.
Крупное резкое лицо с черными пристальными глазами. “Gdje ćete?”
“Negdje u smjer Mostara, Tomislavgrada, Livna…”, объясняю я, ведя пальцем по подаренной карте.
“Do Tihaljine”
Запихивая в машину рюкзак я исподтишка рассматриваю водителя.
. . .
«Чехи? Хорошо. А нас в батальоне тоже чехи были…»
кхм, говорю я. Чехи, значит.
«Самый лучший снайпер был чех, этот… как его… Инджих! Ну, имена у вас – ебануться можно. Три года вместе провоевали, а выговорить не могу. Так и звали его – Чех…»
… заселенная, невыразительная долина...
«Это все», назидательно говорит водитель, подметив направление моего взгляда. «Хорватия! Граница есть, но на самом деле – без разницы! Там хорваты – и здесь хорваты! Те же люди, тот же флаг – вон, видишь?»
«Ну, вроде, у вас в Боснии…»
«Здесь не Босния! Здесь - Герцеговина! А Герцеговина была, есть, и будет хорватской. А Федерация… так в тот момент было нужно. Увидишь, время пройдет – не останется у нас в Герцеговине ни мусульмана, ни четника. Не за тем я три года провоевал, чтобы с цыганами и голозадыми жить. Четыре ранения за три года!»
«А мне говорили, что вроде спокойно сейчас… Вон, с мусульманами же вы вместе?», киваю на стоящий отдельно поселок из одинаковых новых домиков, проколотый острием минарета.
«Вместе!?! С этими? Никогда мы с ними не мешались! Это ж животные!»
так, надо что-то делать.
«А семья у тебя есть?
Жена, дети?»
«Семья? Нету. Молодой был, не торопился, а там война. Не до того было.»
«А делаешь по жизни что? Ну - работаешь, там?»
«В армии, HVO[1]. Нужно же быть готовым…»
ладно.
мы едем молча. Как назло, за окном – ничего интересного. Едва виднеющиеся вдали горы, распаханная долина, ряды зеленых кустиков, видимо, табака (зеленая пачка папирос Герцеговина Флор из детства). Частые городки вдоль дороги. Скучные.
водителю не молчится – из разговорчивых. И, взглянув в зеркальце на Юлю, сидящую на сзади, спрашивает: «А она что - по-хорватски совсем не понимает?»
«Совсем»
«Э, я вот по-чешски тоже не знаю. Хотя у нас в батальоне чехи…» и так далее.
я сижу молча и думаю: интересно, а ну как Юля спросит сейчас что-нибудь по-русски. А еще: «Все, с меня хватит!»
. . .
«… в Сталинграде,
когда нас окружили русские, то немцы уже сдались, а наши хорватские усташи
держались! Засели в старой фабрике, и отстреливались… Русских вокруг – море,
надежды никакой – а ведь держались!!! И сам
Сталин, узнав об этом, приказал их отпустить. С оружием, со знаменами… Немцы
сдались, а хорваты выдержали!»
расстелив на коленях карту, я ищу мелькнувшее недавно на указателе название. Да, точно.
«Останови-ка вон там, на повороте. Думаю, лучше мы через Мостар»
. . .
«А зачем мы
вылезли – нас, вроде, дальше собирались везти? Ты чего? Чего ругаешься-то?»
* * *
Tasovĉići – Mostar.
Выкурив две сигареты и злобно пнув столб с надписью “Mostar –
скоро к нам подъезжает и, плавно притормозив, останавливается машина. В которой (обернувшись, молча, без улыбки, глядит) водитель в старом мятом тренировочном костюме, с округлой лысой головой, с припухшими крупными чертами лица. В салоне на зеркальце болтается висюлька с мусульманской вязью.
«Ideš li u Mostar?»
«Bugojno». Нам по пути…
что-то я уже и не
помню, как мы ехали до Мостара... Кажется, вдоль реки; кажется, гор не было. На
несколько моих попыток заговорить (вообще-то ехать молча мне нравится, но сначала
разобравшись – с кем) водитель отвечал односложно, или улыбкой – и мне
показалось, что он либо идиот (но дауны не водят машин), либо обдолбан до полной самодостаточности, и скорее
второе – но в этой его заторможенности явно не было зла - и я, успокоившись,
погрузился в долгий закат…
да, точно – была река
* * *
Мостар начался громадными корпусами фабрик на голом коричневом пустыре, потом – пошли новостройки. Я забеспокоился.
проезжая сквозь большой город, всегда нервничаешь – как бы не потерять дорогу, растворяющуюся в разветвлении улиц, и не застрять в городе, где ночевать сложно и противно...
я спрашиваю водителя, где поворот на Томиславград – в ответ он неопределенно машет рукой в сторону, где дома до горизонта – «там, за Мостаром».
помолчав, и, видимо, уловив мое напряжение, он говорит: «Подкину до выезда». Расслабившись, я смотрю на Мостар…
Мостар - один из крупных, важных городов Боснии,
сильно разрушенный войной хорватов с мусульманами – сербов к тому моменту они уже
выгнали... До войны Мостар был известен своим красивым старым городом османской
архитектуры и изогнутым над рекой
Неретвой старинным мостом,
взорванным во время войны хорватами – что окончательно разделило город на две
части. Довольно долго хорваты и мусульмане обстреливали друг друга – и Мостар
был разрушен сильней других городов
Боснии. Позже, под американским нажимом, была создана
хорватско-мусульманская Федерация двух ненавидящих друг друга народов (недавних
соседей, друзей, мужей и жен), мост отстроили, город официально назвали единым
– но две части его, разделенные опаской и отвращением - так и застыли по разные
стороны реки, отдельно…
мне же - хотелось взглянуть из окна на старый город и мост. Но мы проехали мимо центра, по широкому и мертвому проспекту закопченных разрушенных домов, торговых центров с оголенными бетонными переборками… Здесь долгое время была линия раздела между хорватскими и мусульманскими силами. Бывший Bulevar Narodnoj Revolucije, переименованный в Ulicu Hrvatskih Branitelja (улицу Хорватских Воинов).
“Jebiga”, говорю я. “Grozno…”
* * *
“Vidi, Tomislavgrad – nadesno. Sada moram da se vratim”
“Hvala ti puno…”
центр позади, мы среди маленьких пригородных домиков, но это еще город, и стопить бессмысленно. Улица превращается в дорогу и заворачивает за горный склон, уходя из видимости. Мы идем по ней, надеясь, что там за поворотом подходящее место – но она поднимается все выше и выше, огибая гору… так что скоро мы оказываемся высоко над городом. Слева отвесная скала, справа – бортик дорожного ограждения над обрывом. И ни обочины, ни прямого участка.
пока мы идем – немнеет. И город внизу, под ограждением, разгорается тысячью мерцающих огоньков. Рюкзак оттягивает плечи, машины проносятся неприятно близко, толкая грязной горячей волной воздуха – мы пытаемся на ходу вжиматься в ограждение – а дорога все продолжает заворачивать по своей гигантской кривой. Деться некуда. Идиотизм.
все, больше сил нет. В отчаянии, мы бросаем рюкзаки и встаем прямо на узкой дороге без обочины… Надеясь на чудо, я все же поднимаю руку – и выскакивающие машины мгновенно слепят фарами, иногда от неожиданности вихляют колесами – и возмущенно взревев, мчатся дальше.
замерев в усталом отупении – стоим…
… большой черный джип резко тормозит, объезжает нас и останавливается, прижимаясь к ограждению.
таща за лямку рюкзак, я бегу к машине – открываю дверь:
«Bok! Едете ли вы в сторону…»
выскочившая сзади машина чуть не врезается в джип, резко сигналит, из полуоткрытого окна раздаются обрывки смазанного скоростью мата – но едва успевает вывернуть и уезжает –
«Хрен ли ты тормозишь, ну, быстро лезь!»
. . .
«Вы чего вообще – охуели?!?»
* * *
Mostar – Posušje.
в облегчении от пережитой опасности (теперь – удобная дорогая машина, мягкое сиденье, помигивающие в темноте зеленые огоньки приборной доски, летящие мимо на отличной скорости города и деревни), я много рассказываю – потом расспрашиваю – ну, а потом можно просто слушать.
«дом… купил вот сыну квартиру… и на море есть vikendica (дача), под Сплитом… а сейчас на охоту еду в горы, у меня тут, в Боснии, домик в горах… а начал с маленькой мастерской-лесопилки, сразу после войны. Сам все начинал, сам детей поднимал… Легко, думаешь? Вот, смотри на мои руки!» - (я поневоле бросаю испуганный взгляд на руль – нет, все в порядке)
в промежутках между яркими электрическими городками – черная, южная, густая темнота, ничего не видно, только свет фар выхватывает серую ленту асфальта и склоненные над дорогой ветви – отбрасывающие мгновенные причудливые разлапистые тени – иногда машину бросает из стороны в сторону, меня то вжимает в дверцу, то качает обратно - и я догадываюсь о горах.
«… А что тебе в этом
Босанском Грахове? Там же сербы!»
«Да вроде, по карте, в
Грахове – Федерация…»
«Нет – сербы. Я точно знаю, меня там на войне гранатой контузило…»
… долгий освещенный остров – город Śiroki Brijeg…
снова темнота – электрический свет – темнота – возбуждение спало и я начинаю невежливо засыпать - приходится иногда резко мотать головой. Говорить уже не о чем, мы молчим…
. . . и водитель, похоже, уже жалеет, что взял нас – и даже говорит о том, что, вообще-то, рассчитывал зацепить по дороге себе девку из какого-нибудь бара – но мне уже все равно, до Посушья осталось немного, места здесь слишком безлесные, населенные и неуютные для ночлега, и я делаю вид, что не понял намека и бурчу мрачно: «ага».
. . .
‘Evo ga.” – и, стоило нам вытащить рюкзаки, не попрощавшись – уезжает.
ну, и ладно.
* * *
Posušje.
Небольшой, но ярко освещенный городок. До хорватской границы, на которую указывает крупный указатель на перекрестке, всего пара километров – и полгорода залиты огнями - баров, казино, и, кажется, борделей. Повсюду висят шахматные хорватские флаги. В кафешке, куда мы заходим за тарелкой чевапчичей, ночные дальнобойщики с посеревшими от усталости лицами расплачиваются хорватскими кунами. Тревожное возбуждение городской ночи...
пытаясь выйти, мы идем дальше – бары редеют, но дома сдавливают дорогу со всех сторон, без просвета – некуда отойти... Несколько обещающих темных провалов между домами - оказываются садами, влажно шелестящими в ночной темноте листвой.
Ох. Это был очень длинный день.
. . .
«А вон – посмотри-ка – там?»
Оставив Юле рюкзак, я захожу в лесную тьму, отдираю матерясь колючие шарики репейника со штанин – осторожно ступаю в сгустки темноты меж лунных зарослей – ощупываю землю: кажется, ровно - и, возвращаюсь назад. «Нормально, пойдем!»
. . .
спальники уже разложены на куске автомобильного тента, который я вожу с собой уже который год – не люблю палаток… Вдалеке, за деревьями, едва пробивается свет - метров через пятьдесят снова дома, но тут, у нас – чудом сохранившийся кусочек леса…
я гашу свечной огарок – и звезды ярко разгораются сквозь листву... Где-то в доме рычит и заливается коротким хриплым лаем учуявшая нас собака – и замолкает. В тишине слышно как шуршит мелкая лесная живность. Уютно, блаженно, вытянувшись на траве… я успеваю коротко, без слов, подумать - «хорошо» - и уплываю в сон – проснувшись пару раз от близкого хруста веток под звериными лапами – и, не в силах поднять головы, засыпаю снова…
* * *
Москва, 1995-1996
г.г.
… лето кончилось, началась осень…
и, часто, стоило задуматься (верней, думать перестать) в голове начинали выскакивать балканские картинки – бессвязные, но очень яркие и подробные – бормотаться балканские слова (особенно ругательства) – и еще очень хотелось вкуса сигарет Kolumbo – дешевых, слабых, но вошедших в привычку… И хлеба из албанской пекарни в Пакраце – подернутого хрустящей коричневой корочкой, нежного и вкусного, когда свежий, и за полдня безнадежно черствеющего. И еще…
в декабре в Москву приехала Вероник, осторожно удивлялась всему, много фотографировала и ввела в некоторое недоумение моих родителей – мы спаслись в Питер и стало хорошо.
… и мне совсем сильно захотелось - вместо сонного оцепенения московской зимы, мчаться
на машине разрисованной ярко:
в общем так: “Otvorene Oči” (Открытые Глаза), международная правозащитная организация, с отделениями в Загребе, Сплите, Белграде и Косово, занимавшаяся… ну неважно, в конце концов, чем – набиравшая волонтеров с опытом работы в странах бывшей Югославии – после обучения по Важной Правозащитной Тематике в Германии. И мне надо было заработать денег на авиабилет (другие способы передвижения зимой были исключены) - что в 1996-м году было не так уж и просто.
… ходить по магазинам с образцами паршивого бельгийского кофе, с приклеенной улыбкой, и тараторить подхалимски, собирая заказы - оказалось не так одуряющее противно, как я думал. Скоро я начал находить в этом веселое удовольствие, примерно как в каком-нибудь чуднóм языке и иностранном способе думать и жить, тем более, что совершенно точно знал, когда все это закончится. И, успев перед окончательным развалом этого, довольно дурацкого, предприятия получить деньги…
Германия, январь 1996
удивительное ощущение – сев в электричку метро, выйти на конечной – потом минут сорок маршруткой; после часовой маеты влезть в округлое брюхо самолета –
и через два часа продолжить путь в вагоне непривычных желто-красных расцветок, со скрежещущими, позвякивающими радио-голосами – пересадка в центре на Alexander-platz, но дальше я хочу пешком – и, возле Kaufhof’a уже встретить старых знакомых, которые даже и не особо удивлены: «О, привет!!!»
дальше, не торопясь, по размалеванным тогда еще графитти улицам Пренцлауерберга, в уютный, дружеский дом – где напоят зеленым чаем с утренним косячком –
но я спешу - и, назавтра, подняв руку на туманной утренней автозаправке на выезде из Берлина – дальше, на Запад…
* * *
Wustrow
на повороте сельской улицы стоял дом – большой, старый, повторявший уличный изгиб – оттого и назывался Kurwe (извилина). А курсы для борцов за мир, проходившие в доме, назывались Non-violent Conflict Resolution and Prevention (ненасильственное разрешение и предотвращение конфликтов) – впрочем, ни название это, ни то, что под ним подразумевалось – смысла не имели.
в доме было много людей, и тот межнациональный коммунальный быт, который мне всегда очень нравился – свалка разномастной обуви в прихожей, кофейная машина, работавшая без передышки, звучащие одновременно в гостиной несколько языков – легкое, поверхностное, без славянского предварительного прощупывания собеседника общение – pretty nice for a change…
день был занят, выйти из дома можно было только в двухчасовой обеденный перерыв – в деревушке из нескольких десятков опрятных и безликих немецких домиков с парой пивнушек и гостиницей ловить было нечего - и я уходил по грунтовой дороге вдоль застывших бесснежных полей, огороженных проволокой под электрическим напряжением – к бурчащей узкой речке с перекинутым мостиком – дальше дорога упиралась в хутор и ходу не было –
* * *
обучение по самым продвинутым американским методикам
состояло в разглядывании листов ватмана с крупно выведенными, солидно звучащими
словами, не имеющими к человеческой жизни никакого отношения; слова были
обведены в кружочки, между кружочками нарисованы стрелочки - важно было
правильно поставить стрелочку. Либо в «мозговом штурме» (brainstorming)
по поводу вымышленных историй, повторяющих жизненные, но в очень глупом,
упрощенном виде. Одну из таких историй помню до сих пор –
вас позвали в гости в хорватскую (сербскую или прочую туземную семью), когда же вы собрались уходить – попросили прихватить с собой пакет с мусором – что делать? взять или не брать? (я сказал, что так быть не может, и отвечать отказался).
по результатам обучения (оказавшемся скрытой проверкой) мне было объявлено, что «несмотря на уверенное владение необходимыми навыками, вы не можете стать волонтером Balkan Peace Team – в связи с «неспособностью к групповой работе (team work)»
кстати, со временем, с этой характеристикой я полностью согласился.
…
но тогда был очень расстроен.
в доме началась прощальная party – я же ушел побродить по полям. Свернув на незамеченный раньше отворот, я добрался до глухой деревушки, жители которой, необычно для Германии, были похожи на настоящих крестьян.
* * *
Хорватия, лето 1996
сначала все складывалось неудачно: путь через Венгрию занял два дня - мелкими рывками я проезжал Балатон, стоя в сплошном потоке немецких машин, забитых детьми, собаками, велосипедами и светловолосыми туристами, которым даже смотреть в мою сторону было неинтересно… Пока меня не спасли цыгане на ржавом микроавтобусе
вконец ополоумев от разговоров на ломаном немецком, я с облегчением пересекаю хорватскую границу, обретаю дар речи, покупаю пачку Kolumbo – и вот сейчас, в Вараждине – отдохну, во мне будет классно
* * *
Varaždin.
но в волонтерской комнате ни одного знакомого, все давно уже сменились, и никто не понимает, чего я хочу – я иду в беженский барак, нахожу Дарио и ночую их комнате, где уже спит пятеро…
утром – на юг, где теперь работает Вероник, в новом лагере около Пулы –
… идиотским образом застряв на загребской окружной – пришлось протопать несколько километров по обочине, до нужного выезда…
* * *
Вероник встретила меня отчужденно… Правда, последние пару месяцев я ей тоже ленился писать, но почему-то был уверен, что все в порядке и – удивился ее немногословности и явному избеганию. По той бойкости, с которой она за поразительно короткое время научилась говорить по-хорватски, стало понятно, что замена мне найдена, и, в общем, больше в Пуле делать нечего…
прожив еще зачем-то пару дней на скале, выдающейся над пляжем (несмотря на близость которого, никто ко мне ни разу не залезал), отдохнув с дороги и, все-таки, не в настроении, я понял, что нужно выбираться из этого дурацкого положения –
пошел в порт, и сел на корабль, плывущий в Сплит.
. . .
не знаю, как сейчас, а двенадцать лет назад адриатические паромы плавали с остановками, причаливая под дороге ко всяким островам. Я купил билет до ближайшего – и заныкался до Сплита, проверить билеты на переполненном корабле было невозможно…
и, покуривая на открытой палубе, с бутылкой пива Karlovaĉko, рассматривая плывущие мимо мохнатые кляксы островов, я чувствую, как огорчения последних дней потихоньку сменяются – чистой радостью… Наверное, пива уже было много – и я ложусь спать на палубе, расстелив спальник под какими-то канатами, гидрантами…
а, проснувшись, чувствую что радость никуда не делась, смотрю за борт – и вижу набережную с пальмами, и похмельно сияющие белые дома Сплита…
* * *
ТЕПЕРЬ КОРОТКИМИ МАЗКАМИ:
- гладкие вышарканные временем древние мостовые из крупных, светлых (мраморных?) плит – Сплит…
- римские дворцы, великолепие барокко и белого камня – в живом, еще без напуганных войной туристов, городе …
- комнатка в мансарде, куда поселил меня Том (знакомый по Kurwe и новый волонтер сплитского отделения Otvorene Oči), белые стены, ворчливая хозяйка, в окне – ряды черепичных крыш над синевой моря…
- нагретый камень набережной, жгущий сквозь шорты – я сижу свесив ноги к воде, вдыхая запах гниющей воды, рыбы, машинной смазки – покачивающийся разнобой яхт и моторок вдоль причала –
- рядом сидит усатый в драной тельняшке рыбак – “Kako ide?” спрашиваю я, кивая на море – и принимаю протянутую в ответ бутылку – делаю широкий глоток – возвращаю – несколько фраз ни о чем – и вновь прилив счастья – солнце, свободные от обуви ноги, море, незлобный мат
- Юрица из Загреба, вернувшийся в Хорватию после пяти лет в
Лондоне, где прятался от войны – заросший светлой бородой, дредами, ходящий везде
босиком, на границе одуревшие от удивления погранцы не хотели его пускать,
спрашивая сколько у него денег – “Jeste li normalni, ljudi – idem ja kuće!!![2]”
- припорошенная пятнистым солнцем дорога на острове Брач, мы стоим в тени платана, пытаясь поймать машину, в эвкалиптовых зарослях истошно трещат цикады – очень жарко, я стою по пояс голый - «Одень майку, одень! Nemoj zajebavati!», говорит Юрица. «Никто нас так не возьмет!» (хотя сам похож на чудо-юдо, в майке или без)
- и потом, в машине уже, зачем-то торжественно объявляет: “Imate u autu Rusa![3]” – повороты удивленных голов – и моя идиотская улыбка в ответ
- километры мертвых разрушенных домов между Задаром и Шибеником…
- заброшенные кемпинги, разваливающиеся бунгало, прибрежные пансионаты с развешанным бельем живущих там теперь беженцев…
 |
 |
- Книн - бывшая столица бывшей сербской Краины – чьи деревянные скамейки еще исцарапаны сербской кириллицей - Билjана+Живко...
- и надписи недавние, другим алфавитом. Andro+Mirjana.
- камер хранения нет, я спрашиваю в полицейском участке, нельзя ли оставить на пару часов рюкзак – меня тут же арестовывают… и выпускают через час, после проверки документов и допроса, убедившись, что я – придурок. «Там крепость, там», маша рукой на гору. «Иди, вон – рассматривай!».
- я иду по пустым улицам покинутого города…
* * *
от дома Юрицы – где не видевший сына четыре года отец пытался быть вежливым и со мной - до центра Загреба добираться было долго:
сначала пешком по зигзагом спускающейся с горы улице, с уютными, буржуазными домиками, с крошечными садами в цветах, вымощенными дорожками и паскудными глянцевыми гномиками и кошечками – выглядывающий из-за поворотов широко раскинувшийся город c двурогим готическим собором посреди - на каждом витке становящийся крупней – пока собор совсем не исчезает за многоэтажками – обычная городская улица у подножия горы, дальше – трамваем
скрипящем и раскачивающемся на рельсах мимо новостроек – дальше по старым, но еще не центральным улицам – с коричневыми, закопченным снизу стенами, старомодными в завитушках вывесками над магазинчиками – цирюльня (Friseur) в социалистическом белом кафеле – городской рынок с турецким барахлом, тут можно поесть дешевых буреков - вообще-то трамвай идет дальше, до самого центра, но лучше вылезти тут, потому что дальше, в центре:
западноевропейская скучная стерильность, стекло, супермаркеты, флаги, белые рубашки, портреты Президента, английский язык, ярко крашенные губы, кокетливо скрещенные под ажурным столиком ноги, никель, усталые юноши и девушки в фирменных кепках на раздаче, площадь Бана Елачича с толстым баном (князем) на коне и в чем-то вроде тюрбана, сувенирные ряды с ряжеными в народное девками, кружевные салфетки…
Юрица часто пропадал где-то с друзьями детства, мне неинтересными, так что по городу я гулял много, в одиночестве
… а однажды утром, проснувшись, вышел на террасу, и прихлебывая из чашечки кофе, стал смотреть, как сосед напротив чистит дно гипсового садового бассейна… и подумал: «… а чего я тут делаю?»
* * *
блин, опять эта Венгрия…
