Онежская Радуга
Когда я услышал, что будет какой-то Рэйнбоу на Онеге, я подумал: "Как жалко, что я туда не поеду!" Я вообще очень люблю Север, и чувствую себя всегда там хорошо и дома (несмотря на комаров, прохладу и т.п.), куда лучше, чем на жарком и ленивом Юге; к тому же именно на Онегу мне всегда и хотелось, не знаю, то ли название такое, то ли фотки когда-то увиденные - камни и сосны, все громадное и суровое.
Но на Рэйнбоу, честно говоря, ехать было не охота - по-моему, с лесом лучше общаться избегая больших скоплений народа. А то его не слышно совсем.
К тому же последний раз я был на Рэйнбоу в 98-м, на Мшинской, и то как оно закончилось, мне совсем не понравилось. И не только мне - очень многие из моих друзей туда ездить перестали вовсе, и встретить каких-нибудь знакомых на Онеге я не ждал. Потом, во Франции, мы прожили месяц на месте французского Рэйнбоу в Севеннах, место-то было отличное, но очень уж ездило по ушам неумелое стучалово на барабанах и потоки словесного сиропа. Короче, на Онегу я не собирался.
Вместо этого мы собирались под Сортавалу, тоже Север, тоже Карелия, и вдобавок там в одном из экологических поселений построил себе дом Леха Алексейчик, так что мы за три дня сшили новый типи, вместо слишком тяжелого старого, и поехали для начала в Питер, повидать братков и вообще порадоваться белым ночам - всякие там упыханные прогулки по каналам и все такое, классика, короче.
В Питере все было ништяк, да только обнаружилось, что в Сортавале-то нас не особо ждут, потому что Лехи там нету, вот ведь беда.
Питерской романтикой я уже с большим удовольствием накушался, и очень хотелось в лес, потому что жара просто караул, да и Питер такой зависучий город, что можно невзначай очнуться месяца через два-три, и подумать: "Э, да я ж в лес хотел, блин..."
Вот это местечко, например, погрузило меня в глубокую задумчивость минут на десять. Такая вот с ним фигня, с Питером-то...
В-общем, я раздобыл бумажку с описанием пути, и мы поехали на Онегу, думая - вот встанем где-нидь неподалеку, чтоб и тихо, и в гости ходить можно, и поживем с месяц.
Про этот Рэйнбоу я слышал какие-то странные вещи - что он жуть какой зашифрованный, потому что кто-то там с кем-то поругался и информация распространяется только рукописным способом, без Интернета и прочей зловредной пакости, чтобы враг не проник, и будут там "олддовые" - старая гвардия, типа. Я подумал, что я видимо не враг, и обладатель бороды к тому же, так что суровые правильные индейцы нас не обидят, да и, по большому счету, мы тут вообще непричем.
В поезде нам всю дорогу рассказывали истории про вепсов. Что вепсы самый ужасный и стремный народ в Карелии, вроде северных чеченцев. А касаемо до карелов - то их самих почти и нет, вымерли, но те что остались - народ трудолюбивый, но жадный. "Не, поправился рассказчик, "самый жадный - это хохлы!" "Да ну! наши вепсы пожадней хохлов-то будут!" И - долгий спор, кто жадней все ж таки, вепсы или хохлы.
Потом - автобус по пустой дороге (одна машина в полчаса) до деревне Ишанино, и я пытаюсь спросить дорогу у добродушной тетушки, тыча ей путеводную бумажку. Тетка говорит, что это все фигня, там сплошные болота, а идти нам надо на Янь-губу, где песок, сосны и все хорошо. Заодно она сообщает, что муж ее вепс, и я испуганно оглядываюсь. Да и вообще, оказывается, тут одни вепсы живут. Ужас.
От деревни нам пришлось пройти несколько километров, и большие полосатые (почему-то) слепни остались очень довольны. Было очень жарко, нагружены мы были неслабо (одна типуха с пологом - целый рюкзак), поэтому я мысленно ударился в бытовой буддизм - суть земного существования - страдание, и все такое. Но потом мы свернули на лесную дорогу, дошли до озера, и весь буддизм сразу закончился.
Справа видна была какая-то стоянка, и дева в растаманском берете, и чье-то голое тельце, но так сходу идти туда не хотелось, и мы с удовольствием сбросили рюкзаки на берегу, и стали смотреть на Онегу. Похоже на рекламу Bounty, только вместо пальм - сосны; длинный, почти с километр изогнутый песчаный пляж, в самом центре которого мы оказались, и с обеих сторон длинные поросшие елками и соснами мысы, громадное синее водное пространство с горизонтом без края.
К сожалению, фотки, снятой от центра Яньгубы у меня нет; это вид с мыса, где не песок, а камни, но похожее ощущение простора и спокойствия в ней тоже есть.
Но сперва я был даже слегка разочарован излишней мягкостью пейзажа - ждал дикий, суровый, ревущий Север, а здесь слишком мягко, уютно, хотя, все же - водяная ширь...
Искупавшись с дороги, мы подошли к стоянке. Там было три юных девы - Настя, Юля и Купава, завопившие радостно: "Ух ты, люди! А у вас есть котелок?". Присмотревшись, я понял что они заняты попыткой вскипятить воду в ржавой консервной банке, в которую была вставлена банка из под пива. Чайку попить чтоб.
Следующий вопрос был: "А у вас ножа случайно нет?". Потом: "А палатки у вас не найдется? Типи, ой, как здорово!"
Оказывается, где-то еще по скалам бродит некто Шухер, пытаясь разыскать место, которое было обозначено в карте - вдруг там кто-то есть? Шухер ушел давно, и девы обеспокоены.
В костре с большим трудом пытаются гореть зеленые ветки. В оставшемся от рыбаков ящике лежит охреневший от жары и комаров черный котенок.
У меня возникает страшное подозрение, что вся эта беда сегодня ночью окажется у меня в типи.
"хорошо, что люди приезжать начинают, а то мы уж просто заколебались здесь - лежим два дня на песке, делать нечего, анекдоты рассказываем, все уже пересказали!"
"Жалко, что мы вещей мало взяли - собирались еще привезти штатив для фотика и аккордеон - я на аккордеоне играть учусь, было бы чем заняться!"
"А палатку с собой вы взять не собирались?!?", не выдерживаю я.
"Палатку? - Не-еее"
У Насти с Шухером одно одеяльце на двоих, а вместо пенки - коврик из ванной, дырчатый весь такой. Холодно, говорят, ночью.
Мы с Саней идем за дровами, делаем треногу для котелка, пьем чай и идем на другой край губы, оглядеться и найти место под типуху. Заодно срубаем пять шестов, чтобы временно поставить ее, по-быстрому, ведь, как мы тогда думали, скоро переезжать. По дороге мы переходим по бревнышку впадающую в озеро речку, с остатками моста и сгрудившимися вокруг бревенчатыми развалами - на всех бревнах пазы - это остатки старых деревенских срубов. Конечно же, в таком красивом месте обязательно была деревня, когда-то...
Позже, уходя по камням далеко вдоль побережья, мы видели такие бревна много еще где - когда-то Онега была заселена гуще, чем сейчас, рыбаками и охотниками, видимо.
Возвращаемся и видим прибывшего Шухера, с сообщением что по всему берегу камни и мхи, и никаких других подходящих мест не обнаружено. Говорит он с удивительно московской томною протяжкой (хотя сам из Питера, вроде). Вскоре становится понятно, что он умеет делать две вещи - неплохо стучать на джамбее и фотографировать все подряд (я видел фотки - хорошие). До менее утонченных занятий царственный Шухер не снисходит.
На горизонте начинают сгущаться тучи, мы спешим на наше место, на другом конце Яньгубы, бездомные с готовностью тянутся за нами. Типи ставим под начавшимся уже дождем, торопливо. Потом, пока Маша готовит еду, мы с Саней идем за дровами, и, вернувшись, видим четыре удобно расположившихся лежащих тела.
Дождь крепчает. Мы сидим весь вечер в типи.
В основном, мы молчим, у меня копится серьезное уже раздражение - так хотелось побыть одним, на Онеге, без людей... Но куда ж их девать, эти четырех ненужных человечков, если снаружи моросит и моросит, без остановки. Но в первую ночь, когда все засыпают, я наконец-то остаюсь с огнем, один, сижу и подкладываю поленья до самого утра. Типи стоит неправильно, на пяти шестах, поэтому тяга плохая, с шестов капает, но мне все равно очень хорошо и спокойно, иногда я выбегаю под холодный душ снаружи, поправить клапана (ветер с озера, все время крутит, и, чаще всего, задувает прямо в открытую пазуху типи), быстро обсыхаю, выкуриваю одну трубку за другой и радуюсь безмыслию. А еще, один раз, я выскакиваю наружу и быстро бегу в озеро, ревущее уже здоровенными волнами не на шутку, сверху хлещет дождь, упругие тянучие волны пытаются сбить меня с ног на каждом шагу, треплет со всех сторон - нырок прямо во вставшую на дыбы ледяную волну, качок отката - и назад в типи, к огню - вот это действительно Онега, я понимаю... Под утро я засыпаю под равномерный рев волн, и мне кажется что это море, Белое море. Которое я никогда не видел.
